Птенцы расправляют крылья

Подойдя к нашему самолету, мы увидели Пионтковского, который с достоинством, даже несколько высокомерно, давал пояснения окружившим его военным.

— Какую скорость получили при испытаниях?

— 552 км/ч.

— Какова бомбовая нагрузка?

— 120 кг на внутренней подвеске.

— Маловато. А какое вооружение?

— Один неподвижный ШКАС впереди, второй, на вертлюге — сзади.

— А снизу защиты нет?

— Огонь вниз, градусов на пять, можно вести и назад между килями.

— Какая конструкция?

— Смешанная.

— Как с устойчивостью, управляемостью?

— Устойчив на всех режимах. Нагрузки на ручку и педали в допустимых пределах. Взлет и посадка просты. Считаю, что самолет доступен летчику средней квалификации.

— Какие у самолета недостатки?

— На мой взгляд, никаких. Впрочем, полетаете сами, тогда и поговорим.

Оглянувшись, Юлиан Иванович увидел нас с Холоповым и оживился. Хлопнув меня по плечу, сказал:

— А, и ты здесь.

— Какие замечания, Юлиан Иванович?

— Расскажу по дороге. Поехали.

— А как же с актом приемки-передачи?

— Машину передавать не будем. Испытания предстоят совместные. Теперь, пока институт будет устанавливать свою контрольно-записывающую аппаратуру, нам здесь делать нечего. Поехали-поехали.

На другой день, проснувшись дома с сильнейшей ангиной, я все-таки позвонил на завод:

— Андрей Иванович, как дела?

— Нормально. А у тебя?

— Я слег.

— А мы тут немного повеселились. Потом еще до трех ночи просидели за преферансом.

— Ну и здоров же ты!

— Ладно, поправляйся. А я сейчас еду в Чкаловскую.

Ну что за человек! Какая хватка! Забежит в свои кабинетик, на ходу подпишет бумаги, подсунутые ему секретарем, конечно, не читая их, затем, как заведенная машина, снова помчится в цех, на аэродром или в главк. Никаких совещаний, никогда никого к себе не вызывает. Если что-то срочное, сам спешит на место с обычной песней «Надо сделать!» да еще с такой неподражаемой жалостливой ноткой в голосе. Ну кто тут устоит перед главным инженером?

Дальше >>