Глава 4. Становление на родной земле

Теперь я собрался, Бродский понял ошибку и строго следил за моими движениями. На светоплане загорелся парогазогенератор, начал светиться турбонасосный агрегат, зажигание, есть предварительная, есть главная! Я с воодушевлением объяснил, что сработал контакт подъема и теперь «вот видите, двигатель дает факел полной тяги — идет полет! Через 60 секунд, без нашего вмешательства, двигатель будет выключен». Все прошло блестяще.

Тем не менее, вместо положенной благодарности Рокоссовский с хитрой улыбкой громко заявил:

— А насчет «защиты от дурака» — это вы нас разыграли. Я опешил, но Устинов не растерялся:

— Нет, товарищ маршал, тут все было продемонстрировано без обмана. Я все сам не единожды проверял и здесь, и на полигоне.

Маршалы заулыбались и стали выходить из лаборатории, им надо было еще посмотреть ракету в сборочном цехе.

Бродскому я сказал:

— Когда сидел на первом пуске в бронемашине, у меня спина была сухая, а сейчас мокрая.

Он рассмеялся:

— У меня тоже.

Вот каких гостей должен был принимать директор Гонор. Но в этом случае роль хозяина взял на себя сам Устинов. Правда, потом он Гонору учинил разнос, что по дороге к сборочному цеху была грязь. Что было делать — была глубокая осень, а вместо снега шел нудный дождик. Но в сборочном цехе, не в пример заводам, на которых изредка во время войны бывал кто-то из маршалов, уже работали в белых халатах.

Белые халаты на артиллерийском заводе — это был нонсенс. Постепенно наступал перелом в психологии работников завода.

По отношению к заводу Гонор проявлял требовательность куда более жесткую, чем к научно-конструкторской интеллигенции. Производство — освоение новых технологических процессов, установка и перепланировка оборудования — это была его стихия. Руководители его уровня в предвоенные и военные годы прошли такую «промакадемию» и попадали в такие ситуации, что никакие учебные программы вузов предусмотреть этого не могли.

Дальше >>